Вечер барочной музыки в Большом зале Консерватории можно было с уверенностью поместить в топ-список филармонического сезона еще до того, как лидер исторического исполнительства Тон Коопман вышел на сцену.
Знаменитый голландец Тон Коопман — уважаемый в мире аутентист, специалист по музыке XVIII века, создатель и руководитель Амстердамского барочного оркестра и хора. Коллективы эти — олицетворение правильного подхода к старой музыке, поэтому концерт в Большом зале Консерватории можно сразу зачислить в топ-список филармонического сезона. Огромный интерес вызывала и программа: две духовные кантаты двух современников — Георга Филиппа Телемана (1681—1767) и Иоганна Себастьяна Баха (1685—1750). Оба композитора — типичные авторы эпохи барокко, где духовная устойчивость и творческое изобилие были нормой, безусловной и необсуждаемой. Во времена торжества канона сочинения в одном жанре щедро лепились по одной модели — десятками, а то и сотнями. В огромном наследии Баха (около тысячи произведений) примерно триста духовных кантат. Их темы определял лютеранский церковный календарь, а основой для текста служила Библия. Но задача у любого барочного сочинения одна: соотнести земное и преходящее с божественным и вечным, вписать человеческую бренность в бесконечный поток бытия. Кантаты исполнялись каждое воскресенье, и у Баха, служившего в церкви Святого Фомы в Лейпциге, как минимум три полных годовых цикла. У Телемана же — аж двенадцать! Этот автор, в отличие об Баха, много сделал также в модном светском театральном жанре, опере — их у него сорок четыре. Светские интересы изрядно повлияли на стиль его духовной музыки. Телеман — позитивист, он постоянно находится в диалоге со слушателем, его картина мира излучает радость. Страдание у него — временно, оно существует лишь затем, чтобы утвердить то, что принадлежит человеку по праву рождения: здоровье и счастье. У Баха — иной подход: его музыка — монолог, и обращен он только к самому себе; жизнь подобна чаше страданий, а радость дано обрести лишь в слиянии с Богом — в вечности.
Противоборство этих позиций и стало внутренним сюжетом концерта. Кантата Телемана «Воскресение и вознесение Иисуса» (1761) и кантата Баха «Я претерпел много горя» (1714) — два полюса барочного миропонимания: жизнь как умножение радости и жизнь как преодоление скорби. Кантата Телемана — почти что опера: и по продолжительности (почти полтора часа), и по тонусу (действие стремительно и энергично), и по драматургии (многофигурные сцены-ансамбли с хором). Все это нужно затем, чтобы в финале — хоровом «Аллилуйя!» — обрести новое качество бытия — высокую и незыблемую радость от ясного понимания миропорядка, которое открывается в результате нашего духовного труда.
Путь баховской кантаты короток и тернист, зато более изыскан. Центр ее — диалог Души (сопрано) и Иисуса (бас) о человеческой слабости и божественной силе. В финале Душа обретает устойчивость в вере, но заключительное «Аллилуйя!» дается ей нелегко. Оттого и ценность его выше, чем у Телемана, где финальная радость обещана еще в начале. В целом же не так далеки друг от друга: скорбь — только участок жизни, который неизбежно останется позади, пусть иногда и вместе с самой жизнью.
Неизбежно и другое: если человек постоянно играет такую музыку (назовем ее для краткости духоподъемной), она становится основой его существования. Именно это и пленяет больше всего: Тон Коопман и его исполнители излучают радость. Исполняя музыку, солисты превращаются в инструменты, их мастерством не надо восхищаться — его можно просто не замечать. Эта анонимность, когда все внимание отдано музыке, а музыкант только обеспечивает контакт с нею, и есть главное достижение вечера, подарившего нам нечто большее, чем простой урок барочного исполнительского мастерства.
Марина Борисова, openspace.ru
