Князі без родової прив’язки XIV ст.

КН. БОРИС КОН­СТАН­ТИ­НО­ВИЧ (1304/05)

Пер­вым в чис­ле кня­зей-корм­лен­щи­ков в Коре­ле изве­стен некто Борис Кон­стан­ти­но­вич. О его дея­тель­но­сти мож­но соста­вить впе­чат­ле­ние толь­ко на осно­ва­нии сохра­нив­шей­ся жало­бы нов­го­род­цев 1304/1305 гг. Миха­и­лу Яро­сла­ви­чу, кн. Твер­ско­му [1282–1318], В.К. Вла­ди­мир­ско­му [1305–1318]1. О Бори­се Кон­стан­ти­но­ви­че ска­за­но, что «он Коре­лу всю исте­рял и за нем­це заго­нил». Нов­го­род­цы при­зва­ли Вели­ко­го Кня­зя ото­звать Бори­са, судить его, и уве­до­ми­ли об изъ­я­тии его земель, как дан­ных в корм­ле­ние, так и лич­но им куп­лен­ных (за послед­ние они дава­ли выкуп). Не сле­ду­ет, как то ино­гда дела­ет­ся в лите­ра­ту­ре, пола­гать, буд­то бы Борис, купив себе корель­ские зем­ли, попы­тал­ся стать удель­ным кня­зем, за что был изгнан. Кон­текст жало­бы про­зра­чен: Борис «исте­рял» Коре­лу, захва­чен­ную «нем­ца­ми», что созда­ло серьёз­ную угро­зу Нов­го­ро­ду. Как вер­но ука­зы­вал В.Л. Янин, подоб­ное мог­ло про­изой­ти толь­ко в 1300 г., когда швед­ский десант захва­тил устье Охты, поста­вив здесь кре­пость Ланд­скро­ну, уни­что­жен­ную нов­го­род­ца­ми спу­стя год2. Кем был «Борис Кон­стан­ти­но­вич» в исто­рио­гра­фии до сих пор не выяс­не­но. Допус­ка­ет­ся лишь, что посколь­ку он был назна­чен пере­хва­тив­шим Вели­кое Кня­же­ние Вла­ди­мир­ское Твер­ским кня­же­ским домом, то из это­го дома он и про­ис­хо­дил. Одна­ко ни один источ­ник, кро­ме упо­мя­ну­той нов­го­род­ской жало­бы, его не упо­ми­на­ет, поэто­му нель­зя даже гипо­те­ти­че­ски пред­по­ло­жить его место в гене­а­ло­ги­че­ской схе­ме Твер­ско­го дома. Воз­мож­но пред­ста­ви­тель смо­лен­ских Кон­стан­ти­но­ви­чем, дей­ство­вав­ших в это вре­мя во Рже­ве, Фомине и Витебске.

КН. АЛЕК­САНДР УКО­ВИЧ (нача­ло XIII)

Впер­вые о кня­зе Алек­сан­дре Уко­ви­че упо­ми­на­ет­ся в дого­во­ре вели­ко­го кня­зя Дмит­рия Ива­но­ви­ча с вели­ким кня­зем рязан­ским Оле­гом Ива­но­ви­чем от 1382 года, где гово­рит­ся: «А что куп­ля кня­зя вели­ко­го Меще­ра, как было при Алек­сан­дре Уко­ви­че, то кня­зю вели­ко­му Дмит­рию, а кня­зю вели­ко­му Олгу не всту­па­ти­ся по тот разъезд.

А что Татар­ские места ото­имал князь вели­кий Дмит­рий Ива­но­вич за себя от татар до сего до наше­го докон­ча­нья, та места кня­зю вели­ко­му Дмит­рию. А что князь вели­кий Олег ото­имал Татар­ская от татар дото­ле же, а то кня­зю вели­ко­му Олгу та места».

Ника­ких све­де­ний о кня­зьях Мещер­ских в этом доку­мен­те ещё нет. Так­же нет их и в дого­во­ре 1402 года вели­ко­го кня­зя Васи­лия Дмит­ри­е­ви­ча (сына Дмит­рия Дон­ско­го – авт.) с вели­ким кня­зем рязан­ским Фёдо­ром Оль­го­ви­чем, одна­ко наря­ду с Алек­сан­дром Уко­ви­чем упо­ми­на­ет­ся и его совре­мен­ник рязан­ский князь Иван Яро­сла­вич, умер­ший в 1327 году.

А вот в дого­во­ре вели­ко­го кня­зя Юрия Дмит­ри­е­ви­ча с вели­ким кня­зем рязан­ским Ива­ном Фёдо­ро­ви­чем 1434 года уже гово­рит­ся сле­ду­ю­щее: «А что будет поку­пил в Мещерь­ских местех дед мои, князь вели­ки Олег Ива­но­вич, и отец мои, князь вели­ки Федор Олго­вич, и яз, князь вели­ки, или мои бояря, и в та места мне не всту­па­ти­ся, ни моим бояром, зна­ти нам свое сереб­ро, а зем­ля к меще­ре по дав­но­му. А пору­бе­жье Мещерь­ской зем­ли, как было при вели­ком кня­зи Иоанне Яро­сла­ви­че и при кня­зи Алек­сан­дре Уко­ви­че.» И затем: «А кня­зи мещерь­ские не имут тобе, вели­ко­му кня­зю, пра­ви­ти (под­чи­нять­ся – авт.), и мне их не при­ма­ти, ни в вот­чине ми сво­еи не дер­жа­ти, ни моим бояром, а добы­ва­ти ми их тобе без хит­ро­сти, по тому целованью».

В послед­нем из при­ве­ден­ных отрыв­ков уже упо­мя­ну­ты, при­чём доста­точ­но нега­тив­но, и «мещер­ские кня­зи», кото­рые, будучи в 1392 году вме­сте с Меще­рой пере­да­ны Тох­та­мы­шем в под­чи­не­ние мос­ков­ско­му кня­зю Васи­лию Дмит­ри­е­ви­чу, по-види­мо­му, были ещё доста­точ­но неза­ви­си­мы и про­ти­ви­лись вла­сти Моск­вы. Здесь же очень инте­рес­ны и сло­ва: «… яз, князь вели­ки (Федор Оль­го­вич – авт.), или мои бояря, и в та места мне не всту­па­ти­ся… зна­ти нам свое сереб­ро…» Знать свое сереб­ро – из этих слов сле­ду­ет, что какая-то часть земель Меще­ры была про­да­на Ряза­нью Москве, но ни в коем слу­чае это не город Меще­ра, где ещё проч­но сиде­ли кня­зья Мещерские.

Вот что пишет об этом исто­рик М.И. Смир­нов в сво­ей кни­ге «О кня­зьях Мещер­ских»: «У того же кня­зя Алек­сандра Уко­ви­ча, у кото­ро­го дела­ли покуп­ки рязан­цы, была куп­ле­на в так назы­ва­е­мой Мещер­ской обла­сти, боль­шая поло­са зем­ли по Оке и её при­то­ку Цне. Таким обра­зом Мос­ков­ское кня­же­ство ста­ло гра­ни­чить с рязан­ским не толь­ко с север­ной сто­ро­ны, но и с восточ­ной, – при­чем рубеж меж­ду ними на дол­гое вре­мя оста­вал­ся тот, кото­рый был уста­нов­лен меж­ду кня­зем Ива­ном Яро­сла­ви­чем и кня­зем Алек­сан­дром Уко­ви­чем… Оста­ва­лись нетро­ну­ты­ми вла­де­ния потом­ков кня­зя Бах­ме­та Ширин­ско­го, но сосед­ство тако­го могу­че­го кня­же­ства не мог­ло не отра­зить­ся и на них и не поста­вить их в извест­ную зави­си­мость от Москвы».

Лишь в 1504 году, судя по духов­ной гра­мо­те Ива­на Ш Васи­лье­ви­ча, после пере­се­ле­ния мещер­ских кня­зей в дру­гие уде­лы, он заве­ща­ет «Меще­ру с Кош­ко­вым», а до это­го Меще­ра, оче­вид­но, пол­но­стью Москве ещё не при­над­ле­жа­ла. Тем более Алек­сандр Уко­вич, совре­мен­ник рязан­ско­го кня­зя Ива­на Яро­сла­ви­ча и мещер­ско­го кня­зя Миха­и­ла – Бекле­ми­ша ну никак не мог про­дать сто­ли­цу Меще­ры со все­ми её зем­ля­ми да ещё и с вла­де­тель­ным кня­зем Мещер­ским и его сыном Фёдо­ром в при­да­чу. Это – абсурд. И здесь, в свя­зи с обще­при­ня­тым мне­ни­ем, что Алек­сандр Уко­вич яко­бы про­дал Мещер­ский Горо­дец Дмит­рию Дон­ско­му, необ­хо­ди­мо, в согла­сии с выво­дом М.И. Смир­но­ва, заявить, что лево­бе­реж­ная часть Меще­ры с Мещер­ским Город­цом нико­гда и нико­му не продавалась.

Но тогда кто же такой Алек­сандр Укович?

Его отче­ство гово­рит о татар­ском про­ис­хож­де­нии, а имя – о после­ду­ю­щем при­ня­тии хри­сти­ан­ства. В отче­стве Алек­сандра Уко­ви­ча нет ника­кой тай­ны, хотя неко­то­рые авто­ры пыта­ют­ся най­ти в нём что-то зага­доч­ное. Но всё очень про­сто: ук – по-татар­ски стре­ла. Напри­мер, в Понис­ском стане суще­ство­ва­ла какая-то Уко­ва поля­на, а авто­рам даже уда­лось отыс­кать воз­мож­но­го роди­те­ля Алек­сандра Уковича.

Из « Сбор­ни­ка мате­ри­а­лов, отно­ся­щих­ся к исто­рии Золо­той орды» Тизен­гау­зен В.Г. (т. 1–1884 г., т. 2–1941 г.) Внук Чин­гис­ха­на, сын Джу­чи-хана (вла­дев­ше­го Русью) – Орда. «Орда имел трёх стар­ших жен: одну Джу­ке-хатун, из пле­ме­ни кон­ку­рат, дру­гую Туба­ка-хатун, тоже из пле­ме­ни кон­ку­рат, и третью…(из мюн­хен­ской руко­пи­си – Туба­кур) из кон­ку­рат­ско­го же пле­ме­ни; имя отца её Ука­джи­ян (Ука-хан); и он (Орда) её взял после смер­ти сво­е­го отца (кро­ме того он имел налож­ниц (кумай)».

Мог ли быть Алек­сандр Уко­вич сыном Ука-хана?

В нача­ле четыр­на­дца­то­го века име­ни­тые тата­ры при­хо­ди­ли слу­жить вели­ко­му кня­зю Ива­ну Кали­те: царе­вич Сер­киз, в кре­ще­нии Иван, полу­чив­ший про­зви­ще Стар­ко (отсю­да дво­ряне Стар­ко­вы); мур­за Чет, в кре­ще­нии Заха­рий, счи­та­ет­ся пред­ком Году­но­вых, Сабу­ро­вых, Велья­ми­но­вых-Зер­но­вых и др; царе­вич Бер­ка (в кре­ще­нии Иоан­ни­кий) – родо­на­чаль­ник Анич­ко­вых, царе­вич Аре­дич – родо­на­чаль­ник Беле­уто­вых и т.д. То ува­же­ние, с каким упо­ми­на­ет­ся в лето­пи­сях князь Алек­сандр Уко­вич, гово­рит о его высо­ком про­ис­хож­де­нии. Оче­вид­но он был из рода ширин и, ско­рее все­го, при­шёл в Мещё­ру одно­вре­мен­но или даже вме­сте с Бах­ме­том, а затем они поде­ли­ли захва­чен­ные зем­ли. При­чём, Алек­сандр Уко­вич стал вла­деть частью пра­во­бе­ре­жья Оки, погра­нич­ной с рязан­ски­ми зем­ля­ми в рай­оне реки Пары.

Авто­ры нико­им обра­зом не утвер­жда­ют, что Ука-хан был отцом Алек­сандра Уко­ви­ча, одна­ко жил он в то же самое вре­мя, что Бекле­миш и рязан­ский князь Иван Ярославич.

В допол­не­ние к это­му цита­та из кни­ги «Тата­ры» 2001 года, ответ­ствен­ные редак­то­ры Р.К. Ураз­ма­но­ва и С.В. Чеш­ко: « В 1504 году крым­ский хан Менгли-Гирей писал в Моск­ву, что­бы «покой­ни­ка Нур­до­вла­та царя… боль­шую жену, Коура­тью Мады­ко­ву дочерь… посла­ли бы еси…» «Сбор­ник РИО т. 41, стр. 544». «По-види­мо­му, речь идёт о доче­ри кня­зя Ема­ды­ка из кла­на Кон­грат, так как из дру­го­го сооб­ще­ния извест­но о нахож­де­нии его жены и детей «в Меще­ре». (сбор­ник РИО т. 41, стр. 529). То есть эти запи­си под­твер­жда­ют связь мещер­ских татар с пле­ме­нем кон­ку­рат (кон­грат).

Нам уда­лось обо­зна­чить татар­ское про­ис­хож­де­ние Алек­сандра Уко­ви­ча, а даль­ней­шее иссле­до­ва­ние это­го вопро­са воз­мож­но лишь при обна­ру­же­нии каких-нибудь новых документов.

КН. ЮРИЙ ВЛА­ДИ­МИ­РО­ВИЧ (1372)

посол вели­ко­го кня­зя Свя­то­сла­ва Ива­но­ви­ча «князь Юрий Воло­ди­ме­ро­вич», наря­ду с посла­ми само­го Оль­гер­да, его бра­та Кей­с­ту­та, и ряда дру­гих союз­ных им кня­зей, упо­ми­на­ет­ся в заклю­чен­ном в кон­це июля 1372 г. 3. под Любут­ском литов­ско-мос­ков­ском согла­ше­нии о пере­ми­рии4. К сожа­ле­нию, уста­но­вить родо­вую при­над­леж­ность посла в насто­я­щее вре­мя не пред­став­ля­ет­ся возможным.

КН. СЕМЕН ЮРІЙ­О­ВИЧ (1388),

сві­док надав­чо­го доку­мен­та на Бако­ту з при­лег­ли­ми села­ми, вида­но­го кня­зя­ми Костян­ти­ном і Федо­ром Коріа­то­ви­ча­ми пану Неми­рі (1388 р.) (Tęgowski J. Sprawa przyłączenia Podola. – S.171). Це – єди­на згад­ка про вка­за­ну осо­бу у дже­ре­лах. Я.Тенґовський при­пус­кає, що князь Семен Юрій­о­вич також був Коріа­то­ви­чем – сином співво­ло­да­ря Поділ­ля кня­зя Юрія Коріа­то­ви­ча, і або помер піс­ля цієї згад­ки, або заги­нув у битві на Вор­склі (Tęgowski J. Pierwsze pokolenie Giedyminowiczów. – S.169–170). Доку­мент князів Костян­ти­на і Федо­ра Коріа­то­ви­чів для пана Неми­рі на Бако­ту з села­ми Сту­де­ни­ця, При­во­рот­тя, Під­те­рем­ці, Ходорів­ці, Бор­суків­ці, Моло­до­ве, Они­си­мів­ці, Брон­ни­ця, Ляда­ва і Бучаї. Свід­ка­ми цьо­го доку­мен­та є «... knjaz’ Semen Juriewič, knjaz’ Vasilij Vinnickij, pan Hrynko Sokoleckij, Pavel Slupič, Vyško Tolstyj, Chodko Čemerevič, Vyško Chudyj, Paško Vasnovič, Adamko Sverščkovskij, Bedryško, Hotart Peč, Francko kniažy počašyj, Bernart Meškovskij, Michajlo Procevič, Jakuš Cietko, Michal Popovič, Lutko Hnievomir, Chodor Verozub, Plomen Skerdo, Paško Buslovič, Jacko...»5

На жаль, ориґі­нал цьо­го доку­мен­та не зберіг­ся. Пуб­ліка­ція Я.Тенґовського ґрун­туєть­ся на копії дру­гої поло­ви­ни XVIII ст., в якій копіїст зро­бив латинсь­ку транслі­те­ра­цію. Іме­на свід­ків подає­мо за вер­сією пуб­лі­ка­то­ра доку­мен­та — Я.Тенґовського. Дещо інак­ше вва­жає Т.Трайдос, який розді­ляє Гне­во­ми­ра Лют­ка на двох осіб, також окре­мою пер­со­ною висту­пає Готард, а от Печ і Франч­ко у ньо­го є пред­став­ни­ка­ми роди­ни буча­ць­ких панів (див.: Trajdos T. Kościół katolicki na ziemiach ruskich za panowania Władysława II Jagiełły (1386–1434). – T.I. – Wrocław etc., 1983. – S.132). На жаль, автор не обґрун­ту­вав свої при­пу­щен­ня щодо саме тако­го про­чи­тан­ня імен свідків.

КН. ЖЕДИ­ВИД-ІВАН ФЕДО­РО­ВИЧ (*..., 1393, †1410)

В Биб­лио­те­ке кня­зей Чарто­рый­ских в Кра­ко­ве сохра­ни­лась кириллическая
поруч­ная гра­мо­та четы­рёх литов­ско-рус­ских кня­зей перед Вла­ди­сла­вом Ягай­лом «по
Жеди­ви­де». В под­лин­ни­ке содер­жит­ся чте­ние «Жеди­ву­ду», но оно явно оши­боч­но: во-
пер­вых, имя того же лица сохра­ни­лось в памя­ти его потом­ков в фор­ме Жеди­вид, что
отра­зи­лось в лето­пи­сях XVI в., а во-вто­рых, корень ‑vyd- очень часто встре­ча­ет­ся в
литов­ских дву­кор­не­вых име­нах. Нако­нец, обра­ща­ют на себя вни­ма­ние ошибки,
допу­щен­ные пис­цом: «коро­ло­ля» вме­сто «коро­ля» и «Букон­то­вич» вме­сто «Буто­вто­вич»
(послед­нее, веро­ят­но, по ана­ло­гии с дру­ги­ми литов­ски­ми име­на­ми, содер­жа­щи­ми корень
‑kont-или ‑kant-). Поэто­му здесь и далее упо­треб­ля­ет­ся фор­ма име­ни Жеди­вид. В этом
доку­мен­те мно­гое необыч­но. Во-пер­вых, бро­са­ет­ся в гла­за его чрезвычайная
лапи­дар­ность: текст зани­ма­ет все­го две с поло­ви­ной стро­ки, отсут­ству­ют многие
эле­мен­ты фор­му­ля­ра, харак­тер­ные для подоб­ных гра­мот того вре­ме­ни. Это отме­ти­ли уже
работ­ни­ки Кра­ков­ско­го корон­но­го архи­ва в ран­нее Новое вре­мя, завер­шив­шие одну из
дор­саль­ных запи­сей о содер­жа­нии гра­мо­ты сло­вом «breviter», т. е. «крат­ко». Во-вторых,
необы­чен состав пер­со­на­лий, упо­ми­на­е­мых в гра­мо­те: чет­ве­ро литов­ско-рус­ских князей,
дале­ко не самых вли­я­тель­ных и близ­ких к коро­лев­ско­му дво­ру, пору­ча­ют­ся за князя,
кото­рый более не упо­ми­на­ет­ся в совре­мен­ных источ­ни­ках, при­чём пору­ча­ют­ся перед
поль­ским коро­лём, а не перед кем-либо из кня­зей, кня­жив­ших в кон­це XIV в. в Литве, —
Скир­гай­лом или Вито­втом. Послед­ний факт важен для пони­ма­ния поло­же­ния земель
Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го после Крев­ской унии. Гра­мо­та была вве­де­на в науч­ный обо­рот отно­си­тель­но недав­но, при этом её текст был непра­виль­но про­чи­тан, и в
исто­рио­гра­фии её содер­жа­ние до сих пор не полу­чи­ло адек­ват­но­го объяснения.
Жеди­вид, за кото­ро­го пору­чи­лись чет­ве­ро литов­ско-рус­ских кня­зей, не имел
ника­ко­го отно­ше­ния к Фёдо­ру Весне. Он был сыном кня­зя по име­ни Фёдор — либо брата
Геди­ми­на, либо Фёдо­ра Мирк­лия, либо како­го-то ещё менее зна­чи­тель­но­го титулованного
носи­те­ля это­го име­ни, при­чём место, зани­ма­е­мое Жеди­ви­дом, было доволь­но скромным.

Гра­мо­та была напи­са­на в про­ме­жут­ке меж­ду вто­рой поло­ви­ной авгу­ста 1392 г. и октябрём
1393 г. (воз­мож­но, летом – осе­нью 1393 г.). Свя­зать её с каким-либо кон­крет­ным событием
не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным. С боль­шой долей гипо­те­тич­но­сти её мож­но увя­зы­вать с
попыт­ка­ми Вито­вта рас­ши­рить свою власть в Лит­ве после Ост­ров­ско­го соглашения.
Кон­флик­туя с коро­лев­ски­ми бра­тья­ми, он вся­че­ски выка­зы­вал вер­ность Ягай­лу: так, и
Кори­бут, и Свид­ри­гай­ло, взбун­то­вав­шись и потер­пев пора­же­ние, были отправлены
Вито­втом к Ягай­лу. Тем самым он демон­стри­ро­вал поль­ско­му коро­лю, что выступления
его бра­тьев направ­ле­ны не толь­ко про­тив Вито­вта, но и про­тив само­го Ягай­ла. Это
застав­ля­ло Ягай­ла санк­ци­о­ни­ро­вать дей­ствия Вито­вта, кото­рые объ­ек­тив­но разрушали
систе­му кня­жеств, сфор­ми­ро­ван­ную поль­ским коро­лём на зем­лях ВКЛ. Не исклю­че­но, что
и в дан­ном слу­чае про­изо­шло нечто похо­жее: Жеди­вид был отправ­лен к Ягай­лу, но ему
доста­точ­но лег­ко уда­лось осво­бо­дить­ся от обви­не­ний. Посколь­ку Ягай­ло не видел для
себя серьёз­ной угро­зы со сто­ро­ны Жеди­ви­да, то хва­ти­ло пору­чи­тель­ства чет­ве­рых князей,
ока­зав­ших­ся в тот момент при поль­ском коро­ле, а усло­вия это­го акта даже не были
запи­са­ны на пер­га­мене, остав­шись в сфе­ре уст­но­го сло­ва. Впро­чем, необ­хо­ди­мо помнить,
что источ­ни­ки по про­со­по­гра­фии зна­ти Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го остаются
«свое­об­раз­ны­ми крат­ки­ми вспыш­ка­ми в цар­стве тьмы» даже для XV в., кото­рое освещено
ими гораз­до луч­ше, чем пер­вые годы суще­ство­ва­ния поль­ско-литов­ской унии, когда
дей­ство­вал князь Жедивид.

Іван Тета

Источ­ни­ки, где упо­ми­на­ют­ся име­на пле­нен­ных князей:
«Хро­ни­ка Быхов­ца»: «...a innych kniazej y bojar żywych poymali mnoho: kniazia Semena Jewnutewicza, kniazia Hleba Swiatosławowicza smolenskoho, kniazia Hleba Konstantynowicza, kniazia Iwana Tetu, Lwa Płaksiwa y innych kniazey mnoho poymali».
Суп­расль­ская лето­пись: «Иных кня­зеи и бояр в нять­ство поима­ли: кня­зя Семе­на Евну­те­е­ви­ча, кня­зя ГлЂ­ба СвЂто­сла­во­ви­ча смо­лен­ско­го, кня­зя Гле­ба Костен­ти­но­вичь, кня­зя Ива­на Тету, Лва Пла­кь­си­ча, иных кня­зеи изы­ма­но бысть много».
Слуц­кий лето­пи­сец: «A иных кня­зеи и боярь в нят­ство има­ли: кня­зя Семи­о­на Евду­тье­ви­ча, кня­зя Гле­ба Свя­то­сла­ви­ча смо­лень­ска­го, кня­зя Гле­ба Костянь­ти­но­ви­ча, кня­зя Ива­на Пету, Лва Плак­си­ча и ины­хь кня­зеи мно­го изы­мань». Инте­рес­но, что в тек­сте в сло­ве «Пету» бук­ва П пере­де­ла­на из Т.
Вилен­ская лето­пись: «A иных кня­зеи и панов мно­го поима­ли и в нят­ство дали: кня­зя Семе­на Евну­те­е­ви­чя, кня­зя ГлЂ­ба Свя­то­сла­ви­чя смо­лень­ско­го, кня­зя Васи­лья Костян­ти­но­ви­чя, кня­зя Ива­на Тету, Лва Плак­си­ча и иных кня­зеи поима­но было много».
Лето­пись Архео­ло­ги­че­ско­го обще­ства: «И пове­ли кня­зеи и бояр: кня­зя Семе­на Евну­те­ви­ча, кня­зя ГлЂ­ба Свя­то­сла­во­ви­ча, кня­зя Ива­на Илво­ви­ча и иных кня­зеи мно­го поимали».
Ака­де­ми­че­ская лето­пись: «A иных кня­зеи и боярь в нять­ство поима­ли: кня­зя Семе­на Евну­тье­ви­ча, кня­зя ГлЂ­ба Све­то­славй­ча смо­лень­ско­го, кня­зя Васи­лья Костян­ти­но­ви­ча, кня­зя Ива­на Тету, Лва Пла­кь­си­ча и иных кня­зеи поима­но бысть много».
Лето­пись Кра­син­ско­го: «A иных живых в няць­ство по‭ли, кня­зеи и бояр: кня­зя Семе­на Евну­тье­ви­ча, кня­зя ГлЂ­ба СвЂто­сла­во­ви­ча, кня­зя ГлЂ­ба Костян­ти­но­ви­ча, кня­зя Ива­на, Лва Плак­си­ча, иных кня­зеи мно­го поимали».
Лето­пись Рачин­ско­го: «A иных жывых поима­но и в нет­ство пове­ли, кня­зеи и бояр: кня­зя Семе­на Евну­те­ви­ча a кня­зя ГлЂ­ба Све­то­сла­во­ви­ча, кня­зя Ива­на Илво­ви­ча, и иных кня­зеи мно­го поимали».
Оль­шев­ская летопись:»...a inich żivich poymąno w ięcztwo xiążąth i boyar, xiędza Siemiona Iewnucievicza, xiędza Hleba Swiętoslavovicza, xiędza Ivana Lwovicza i inich xiążąth viele poymali».
Румян­цев­ский лето­пи­сец: «A иных живых поима­но и в ять­ство пове­ли кня­зеи и бояр: кня­зя Семе­на Евну­те­ви­ча, кня­зя ГлЂ­ба Свя­то­сла­во­ви­ча, кня­зя Ива­на Лво­ви­ча, и иных кня­зеи мно­го поимали».
Евре­и­нов­ская лето­пись: «A иных живых в нят­ство пове­ли, кня­зеи и бояр: кня­зя Семе­на Евну­те­ви­ча, кня­зя ГлЂ­ба Свя­то­сла­ви­ча, кня­зя Ива­на Лво­ви­ча, и инЂх кня­зеи мно­го поимали».
В Ники­фо­ров­ской и Волын­ской крат­кой лето­пи­сях это­го эпи­зо­да нет.Следует обра­тить вни­ма­ние еще и на то, что име­на Ива­на «Теты» и Льва Плак­си­ча идут как бы в связ­ке (перед име­нем Льва даже не сто­ит кня­же­ский титул). Воз­мож­но, в дан­ном слу­чае речь мог­ла идти о бра­тьях. Воз­мож­но, как вари­ант, что изна­чаль­но речь вооб­ще мог­ла идти об одном чело­ве­ке: «поима­ли ...кня­зя Ива­на Тету Льво­ви­ча Плак­си­ча», т.е. Иван «Тётя» — сын кня­зя Льва Плак­си­ча. Вто­рой вари­ант видит­ся даже более вероятным.
О.Лицкевич пишет: «28 авгу­ста 1390 г. про­изо­шла бит­ва близ Ста­ро­го Ков­но, в кото­рой попа­ли в плен три рус­ских кня­зя». Итак, если исклю­чить попав­ше­го в спи­сок оши­боч­но Гле­ба Смо­лен­ско­го, и при­нять наш вто­рой вари­ант, то как раз и полу­чит­ся ТРИ КНЯ­ЗЯ: Семен Евну­тье­вич, Василько/​Глеб Кон­стан­ти­но­вич и Иван «Тётя» Льво­вич Плаксича.

Дже­ре­ло інф.: Олексій Бабен­ко. Форум imtw.

1. Гра­мо­ты Вели­ко­го Нов­го­ро­да и Пско­ва / Ред. С.Н. Валк. М.-Л., 1949. № 8. С. 18–19[↩]
2. Янин В.Л. Нов­го­род­ские акты XII–XV вв. Хро­но­ло­ги­че­ский ком­мен­та­рий. М., 1990. С. 154[↩]
3. о дати­ров­ке см. Куч­кин В.А. Дого­вор­ные гра­мо­ты мос­ков­ских кня­зей XIV века: внеш­не­по­ли­ти­че­ские дого­во­ры. — М. Древ­ле­хра­ни­ли­ще, 2003. — 368 с., С. 152[↩]
4. Куч­кин В.А. Дого­вор­ные гра­мо­ты мос­ков­ских кня­зей XIV века: внеш­не­по­ли­ти­че­ские дого­во­ры. — М. Древ­ле­хра­ни­ли­ще, 2003. — 368 с., С. 338–339.[↩]
5. Tęgowski J. Sprawa przyłączenia Podola do Korony Polskiej w końcu XIV wieku. – S.171.[↩]