Ую́т — почти то же, что комфо́рт, покой, удобство быта, обеспеченность, спокойствие, совокупность домашних предметов, необходимых для приятной и спокойной жизни, зачастую — атрибут мещанства.
Между тем, уют имеет несколько более интимное, личное звучание и означает тёплое, лирическое, отчасти, женское отношение к собственной повседневной жизни, желание жить в приятной, удобной и расслабляющей обстановке.
Я получал прекрасные и щедрые предложения приезжать и писать в других странах, там мне предлагали полный уют и покой — в Англии, Швейцарии, Германии, Италии, США. Но я не могу нигде, кроме Израиля, хотя это бурная и неспокойная страна.
В сентябре по вечерам в московских окнах появляется уют. Еще не тот уют, который бывает в ноябре, когда бесконечный дождь бесконечно превращается в снег и обратно, и не тот предновогодний уют-уют, когда сквозь метель и узорчатый тюль нам тепло подмигивают разноцветные лампочки елочных гирлянд, но обычный кухонный уют запотевшего от закипающего чайника оконного стекла, на котором можно рисовать пальцем палки, огуречики и кривые рожицы.[2]
Точно съ грязной, вонючей палубы потрепаннаго бурею корабля спустился онъ въ капитанскую каюту. Тутъ былъ міръ уюта, тотъ тихій уголокъ мѣщанскаго довольства, какой можно отыскать у старыхъ заштатныхъ чиновниковъ, десятки лѣтъ свивавшихъ гнѣздо, ― гдѣ мечтали они мирно умереть послѣ жизни, которую старались прожить настолько «честно», чтобы и на томъ свѣтѣ получить такое же довольство. Все тутъ пригонялось десятки лѣтъ, все сотни разъ переставлялось и примѣрялось, прежде чѣмъ встать такъ какъ стояло, всякая вещь имѣла свою исторію и свои воспоминания, такъ что трудно было сказать: хозяивъ ли имѣлъ всѣ эти вещи, или вещи имѣли хозяина; онъ ли держалъ ихъ въ плѣну, или онѣ его.[3]:282
Дома было больше уюта, чем свободного места. Стены стояли так близко друг от друга, что при малейшем движении громыхали отставшие обои. Рассматривая в зеркале свою каштановую пышную прическу, Дэзи могла зажечь одной рукой газ, а другой в это же время закрыть дверь.
Граждане! Уважайте пружинный матрац в голубых цветочках! Это — семейный очаг, альфа и омега меблировки, общее и целое домашнего уюта, любовная база, отец примуса! Как сладко спать под демократический звон его пружин! Какие сладкие сны видит человек, засыпающий на его голубой дерюге! Каким уважением пользуется каждый матрацевладелец!
Человек, лишенный матраца, — жалок. Он не существует. Он не платит налогов, не имеет жены, знакомые не занимают ему денег до среды, шоферы такси посылают ему вдогонку оскорбительные слова, девушки смеются над ним — они не любят идеалистов.[1]
― Какие же мы туристы? Туристы на время уходят из дому, а мы навсегда порвали с затхлым городским уютом и мещанским семейным бытом.
― Точно, ― сказал Юрка. ― Мы пожиратели километров, ― уточнил Димка.[4]
Сергей очень любил «уют, уют свой, домашний», о котором писала ему Галя, где каждую вещь можно передвинуть и поставить как тебе нужно, не любил завешанных портретами стен. В этой же квартире, казалось, вещи приросли к своим местам и давили своей многочисленностью. Здесь, может быть, было много ценных вещей для музея, но в домашних условиях они загромождали квартиру. Сергею здесь трудно было жить. Перебравшись в квартиру к Толстой, оказавшись с ней один на один, Сергей сразу же понял, что они совершенно разные люди, с разными интересами и разными взглядами на жизнь.[5]
— Александра Есенина, «Родное и близкое, 1979
Вечной любви не бывает. Бывает удачное сочетание привычек. Бывает хорошо в кровати. Бывает чувство уюта от того, что ты не одна. Бывает надежность. Вот, собственно, и все, чего вполне достаточно для счастья.
Язык вселенского безмолвия и грусть вечности угадывались в покорном тиканье цикад, тогда как далекий лай собак напоминал о тепле человеческого жилья, об уюте временной радости жизни.[6]
Человек умеет принести с собой тепло и уют. И приносит всюду, куда приходит. Правда, природе для этого приходится слегка потесниться, но это уже совсем другой вопрос. Отдельный…
…Весной дождь пахнет надеждой. В нём нет необратимости потерь, как в осадках других времён года. За весенним дождём не хочется наблюдать со стороны, погрузившись в атмосферу домашнего уюта. Под ним хочется жить, любить, надеяться.[7]
Если говорить просто, духовность спасала наш союз от пресыщения и апатии, знакомой, увы, многим пользователям.
Если ваша сура работает в одном из фабричных режимов, разработанных для мещан и филистеров (что-нибудь типа «уют номер семь», «пуховая горка» или «облако нежности»), утром она принесет вам в постель кофе с круассаном, улыбнется и спросит:
— Как ты спал, дорогой?
Граждане, располагайтесь
Поуютнее вот тут!
Ведь не даром люди прут,
Чтоб создать себе уют. Граждане, располагайтесь, Всем уютным запасайтесь, Заводите то да сё; Всем полезным занимайтесь ― Всем, наверно, нужно всё. <...>
В головах роятся думы:
Телевизор бы купить,
Без него нет силы жить.
Нужны вещи для уюта,
Для уюта и красы:
На руку надеть часы,
Золотые вставить зубы,
Краскою покрасить губы,
На ноги надеть капрон
И купить себе бостон. Граждане, располагайтесь По хозяйски там и тут! Эх, хорош земной уют! Хороши земные вещи: Керосинки, лампы, клещи. <...>
Граждане, располагайтесь:
Умершему нужен гроб:
Жил да был ― а смерть вдруг ― хлоп!
Эй, гробами запасайтесь,
Вот погост, располагайтесь.
Может быть и вправду тут
Обретете вы уют?..[11]
Опять казарменное платье, Казенный показной уют, Опять казенные кровати — Для умирающих приют.
Меня и после наказанья,
Как видно, наказанье ждет.
Поймешь ли ты мои терзанья
У неоткрывшихся ворот?[12]
— Анна Баркова, «Опять казарменное платье...», 17 сентября 1955
И вздыбленные судьбы этажей!
Как разгадать по окнам разноцветным
оттенок счастья собственного? Как
не видеть в окнах голую одну
двуспальную двусмысленность уюта?
О, фиговые листья занавесок,
ни краем глаза чтоб не причастились
их бедных тайн такие ж бедняки![14]
В уют они нейдут, ни исподволь, ни явно,
обычай ― быть, как все, зло осмеяв обман ―
всегда настороже и поджидают Яго
ревнивей и черней, чем простодушный Мавр.
— Белла Ахмадулина, «Ночь до утра» (из сборника «Глубокий обморок»), 1999